Наблюдения за сыном 2 лет
Содержание:
- Растить спортсмена или невротика?
- Театр одного ребенка
- Метод милиционеров
- Расколоть взрослого — раз плюнуть
Уже ходит, но еще не говорит — возраст примерно от года до двух лет, когда ребенок уже вовсю проявляет свои артистические способности, наблюдательность и умение манипулировать родителями. Способности сына Артема в этом возрасте Олег Батлук описал в книжке «Записки неримского папы».
Растить спортсмена или невротика?
Артём начал проявлять интерес к футболу. Точнее, он проявляет интерес к физическому процессу, в котором можно с помощью удара ногой придавать мячу хаотические ускорения. Но удар у него не по возрасту сильный и точный. Я немедленно сделал ему импровизированные ворота из ящика для игрушек и показал, как забивать в них «гол». Пару раз у Артёма получилось. Я ликовал.
Но затем этот хитрец понял, что гораздо проще брать мяч в руки, спокойно подходить к воротам и класть его туда. Чем он и занялся. Я стал переубеждать сына, показывая, как надо. Он продолжал, как удобно. Я начал настаивать, что нужно бить ногой, ногой, Тема, иди сюда, вставай тут, вот мяч, не там, а тут, здесь становись, давай мне свою ногу...
«Стоп!» — сказал я себе. А что это я делаю? Не я ли бесился при виде этих чокнутых папашек, которые орут на своих детей во время и после тренировок? Для которых воспитание из ребёнка звезды спорта — это компенсация собственных спортивных неудач. У этих кретинов ещё и с арифметикой плохо. Ведь при таком подходе шанс вырастить чемпиона 0,01%, а вырастить невротика — 100%.
Я схватил мяч в руки, и мы наперегонки с Артёмом побежали к воротам, с хохотом и визгом. А что, регби — это тоже спорт. У меня вон начальник — регбист. И ничего, хороший человек.
Театр одного ребенка
После рождения Артема мы с женой перестали выбираться в театр. Это грустно — раньше ходили часто. Но сынок такой, чуткий ребенок: он почувствовал родительскую печаль и принес театр в наш дом.
Есть простые перфомансы, для челяди. Например, грозное мотание головой из стороны в сторону, до создания турбулентности, до отрывания ушей. Это древнегреческая трагедия, Еврипид с переигрыванием и гротеском.
Есть постановки посложнее. Гул затих, я вышел на подмостки: вот ребенок падает на пол и закрывает лицо ладошками. Из-под растопыренных пальцев подглядывает контролирующий публику глаз и раздается равномерный стон, как во глубине сибирских руд. Больше похоже на взлет старого, потрепанного облаками кукурузника. Это малый театр, классика.
Есть экспериментальный театр. Артем молча встает рядом, вполоборота к зрителю — жертве, низко опускает голову и начинает исподволь, исподлобья, а также исподтишка коситься на него своим глазками-ни-разу-не-бусинками. Это психодрама. Если человек пересаживается со своего места, не выдержав психологической атаки, Артем молча следует за ним и там продолжает метать свои взгляды из бездны.
Как-то раз я купил домашний кукольный театр и решил показать сыну представление. Мы с ним усадили в ряд всю его игрушечную плюшевую свиту во главе с котом — харизматиком, а сам малыш расположился на своем маленьком кресле между ними. Как на групповой фотографии Ивана Грозного с опричниной (если бы такая фотография существовала). Я же отодвинул от стены наш диван с высокой спинкой и спрятался за ним. На одну руку нацепил лягушонка, на другую медвежонка, и понеслась по кочкам сказка.
Минут пять я витийствовал над спинкой дивана — тишина. Шутки не проходят, гэги зал не заводят, сюжетные ходы не считываются. Полный провал. Ох, сложная эта аудитория — дети и плюшевые коты. Я решил все-таки посмотреть, что там, в зрительном зале, делает сынок, и не уснул ли он. Повернулся — ааааа! Артем рядом со мной стоит. За диваном, тихонько. Видимо, уже давно стоит — с самого начала представления. Я слишком увлёкся домашними мистериями и не заметил, как он пришел.
Я сидел на корточках с тряпками на руках и глупо моргал, не понимая, что мне делать дальше. Художественная условность была разрушена — зритель пришел за кулисы. Артем же заговорщицки улыбнулся мне и начал кивать в сторону кукол, водруженных над моей головой — мол, давай, продолжай, жги, я с тобой. И вот я возобновил представление для кота — харизматика с опричниной. Артем стоял рядом и периодически хихикал, закрывая рот ладошкой, видимо, чтобы не выдать своего присутствия за сценой зрителям.
Так за одно мгновение я превратился из хозяина театра в глупого Буратино. Я машинально сучил своими одеревеневшими ладошками, чувствуя пристальный взгляд Карабаса Барабаса Станиславского за своей спиной.
Метод милиционеров
Артем умеет читать. Я в этом уверен. Иначе как объяснить, что он наизусть знает книжку «Как управлять родителями: 3 простых лайфхака. Пособие для двухлеток. Издание 2-ое, дополненное и переработанное»? В существовании последней я также не сомневаюсь.
В арсенале у сыночка имеются две формы манипуляции — лёгкая и жесткая. При легкой он падает на пол на спину, закрывает лицо ладошками и слабо стонет. Эта форма порой дает сбой, когда мы начинаем подтрунивать над Артемом, приговаривая, а кто это подглядывает между пальчиками. Тогда малыш прибегает к жесткой манипуляции, мол, сами напросились: переворачивается на живот, снова закрывает лицо ладошками, но вместо стона рычит.
Я долго искал противоядие и, наконец, нашел. Я использую метод умных харизматичных милиционеров из советских детективных фильмов. Это те, которые видят преступников насквозь и всегда опережают их на шаг.
Главное — это коронная фраза харизматичных милиционеров: «нам все известно». Я незаметно сажусь на пол рядом с рычащим Артемом и тихонько шепчу ему в настороженно торчащее ухо: «нам все известно». И сынок тут же начинает открыто хихикать в свои секунду назад трагические ладошки, понимая, что разоблачен.
В театральном жаргоне есть термин «расколоть». Когда один актер на сцене провоцирует другого выйти из образа и рассмеяться не по роли. Родители должны в совершенстве владеть этой техникой.
Хотя, как говорят те же актеры, переиграть ребенка невозможно...
Расколоть взрослого — раз плюнуть
Маленькие детки — гениальные «следаки». Малышу «расколоть» взрослого — раз плюнуть. Физическую беспомощность и бессловесность они с лихвой компенсируют наблюдательностью и внимательностью.
Детали маленькие и детки маленькие — детки с деталями одного роста. Это мы, взрослые, мыслим общими понятиями, космогониями. А мир состоит не из общих понятий, а из деталей. Поэтому в общении с детишками взрослые и сыпятся на деталях. «Поплыл на косвенных», как говорят небритые люди в погонах в сериалах.
И вот ты стоишь перед этим якобы несмышлёным якобы глупышом и, как Семён Семёныч Горбунков милиционеру в «Бриллиантовой руке», говоришь ему, что участвовал в самодеятельности, хотя на самом деле не участвовал. И, конечно, помимо наблюдательности и внимательности у малышей есть это необъяснимое шестое чувство, внутреннее зрение, интуиция от очарованности миром. По мере того, как мы разочаровываемся, третий глаз зарастает, и мы взрослеем.
Ну, например:
«Нет, Артём, у меня телефона, нету!» — говорю я уверенно, глядя сыну сверху вниз в макушку.
«А если найду» — отвечает Артём всей своей наглой позой.
И я почти физически слышу механическое жужжание — это малыш сканирует меня с ног до головы, считывает мой язык тела.
«Чего это ты, папаня, правую руку так неестественно держишь на правой ягодице?» — Артём мгновенно забегает мне за спину и, прежде чем я успеваю опомниться, вытаскивает телефон из заднего кармана.
Или:
«Все, Артём, я забираю у тебя планшет. Это окончательно!».
Артём устало разваливается в своём детском кресле и делает губы дудочкой с видом «ой, поручик, я вас умоляю». На его веку это «заберу планшет окончательно» — уже сто пятьдесят восьмая окончательная окончательность только за последнюю неделю.
Каааак он меня раскалывает? Я ведь и брови грозно топорщу, аж самому страшно. Может, они, эти брови, у меня недостаточно колосятся?
В моем советском детстве был такой мультфильм «Шпионские страсти». Там в одной сцене к генералу приводят на допрос шпионку. Генерал наклоняется к шпионке и на лбу злодейки мгновенно проступает картинка её коварного плана. Общаясь с Артёмом, я последнее время инстинктивно прикрываю лоб ладонью — чтобы не дать ему шанса.
Из книги "Записки неримского папы"
