Воспитание ребенка без запретов: к чему приводит?
Содержание:
Марина Битянова, директор Центра психологического сопровождения образования «Точка пси», кандидат психологических наук, продолжает рассказывать, чем отличаются поколения современных детей и их родителей. Сегодня речь пойдет о свободе в воспитании и о том, зачем объяснять ребенку, что такое хорошо и что такое плохо.
Помогите понять, что такое близкие отношения
— Мы говорили о слабых местах современных детей в рациональном и когнитивном плане, а есть ли что-то в эмоциональной, социальной, возможно, нравственной сфере то, в чем они «провисают»?
— Да, конечно. В социальном плане — это пока моя гипотеза как социального психолога — мне кажется, они потеряли границы близости. В силу того, что у них огромное количество квази-друзей в интернете, у них отсутствует понимание критериев интимности в отношении человека, которого ты называешь другом.
У них очень много контактов, за которыми часто теряются близость и открытость друг к другу, или — другой вариант — они открываются всем подряд, всех считают друзьями, либо эмоционально не дозревают до дружбы. Здесь, мне кажется, единственная помощь — родители сами должны находиться с детьми в отношениях близости, чтобы давать им этот опыт, демонстрировать, что это такое — быть близкими людьми, а не просто жить в одном доме.
— И показывать на своем примере, как выглядят отношения с друзьями, наверное?
— Да. Поощрять, когда такие отношения возникают у детей со сверстниками, помогать видеть эту внутреннюю сторону. Мне кажется, это очень важно. Они немножко потерялись из-за обилия контактов.
Еще отличие от нас — они гораздо меньшие индивидуалисты, чем мы, потому что они легче вокруг себя создают социальную общность. Это их умение: способность не включаться в общество, а создавать его: находить своих, соединяться с ними, порождать такие группы.
— Но это же виртуальное сообщество.
— Все равно это очень важно, это возможность найти своих. Но реальную близость дети теряют, и пока мне кажется, что это их эмоционально обедняет.
Объясните, что такое хорошо и что такое плохо
— Есть ли у них сложности с нравственными понятиями?
— Да, у них происходят серьезные изменения с ценностями. Вот растет ребенок в хорошей семье. До школы его держат в таком ценностном загончике: у нас тут так, у нас так принято, как у нас — это хорошо, а если рядом появляются какие-то плохие, их от ребенка просто загораживают, разворачивают к ним спиной, не водят в эту песочницу. Какое-то время он растет в этом однородном ценностном поле, и это очень здорово.
Потом он приходит в школу и убеждается в том, что все живут по-разному. Семья ему тоже раньше говорила, что люди разные, но при этом объясняла, что хорошо и что плохо, и показывала, что для нас правильно вот так. Потом он переходит в подростковый возраст, начинает швыряться предметами и кричать родителям: «Вы живете не так! Я никогда не буду жить так, как вы!», — в общем, бунтовать против норм. Хорошая умная семья не очень с этим спорит, она говорит: «Конечно, конечно, мы тебя очень любим, ты побунтуй, а мы подождем, постоим».
Немного расширяет пространство, но в некоторых местах стоит намертво, и разумная мама, много чего разрешая подростку, в какой-то момент встает в створ двери и говорит: «Не пущу!». И он отступает, понимая, что, видимо, действительно, здесь нет. Отбунтовав и став взрослым, он вдруг неожиданно понимает, что он тоже хочет строить свою семью так же, как здесь. У него был опыт жизни в ценностных мирах и опыт отнесения к другим мирам, опыт бунта и понимание того, что для него это хорошо.
А теперь представим себе, что за 1990-е и 2000-е годы выросло довольно много детей, у которых всего этого не было, потому что родители тех лет, либо испугавшись, либо не договорившись друг с другом, либо совершенно не имея времени, эти ценностные миры для детей не выстраивали.
Эти дети и не бунтовали толком, потому что не было против чего бунтовать. И сейчас играют в подростковом возрасте со смертью, участвуют во всяких опасных вещах.
— Но подростки же всегда это делали.
— Психологи говорят о том, что игр со смертью и экстремальных увлечений у современных подростков стало гораздо больше. Может быть, потому, что раньше они отбунтовывали этот протест на каких-то простых вещах, типа «не буду носить эту шапку», и этого им хватало для выплеска своего «я». Вообще многие родители перестали воспитывать детей в самом простом смысле этого слова — объяснять ребенку, что такое хорошо и что такое плохо.
— Я думала, что это сознательное желание нашего поколения родителей дать детям максимум свободы.
— Мне кажется, что кто-то сознательно позволил, а кто-то просто так много работал, что ему было некогда. Поэтому сейчас выросли дети, у которых не было опыта нормального ценностного взросления.
Совершенно непонятно, как они будут выстраивать свои ценности. Я вовсе не думаю, что они все вырастут безнравственными людьми, но очевидно, что их знакомство с ценностями и обретение своей системы ценностей будет происходить по-другому. Как? Не знаю. Как они будут растить своих детей, не имея этого опыта в собственном детстве? Это какая-то совсем новая ситуация. Может быть, сегодня роль образования как раз в том, чтобы помочь детям открыть для себя этот мир ценностей.
Мне очень нравится такая форма, как социальная практика. Я была в Германии в элитной школе, и у этих сытых благополучных немецких детей три обязательных социальных практики в старших классах (15-18 лет). Первый год они работают в детских садах. Второй год они работают в страшных местах — в хосписах, в домах малютки и так далее. А в третий год они уже сами выбирают место практики, только обосновывают, почему.
— И что это дает?
— Ребенок должен выстроить деятельность, которая ценностна по своей сути. То есть когда они туда приходят, у них нет никакой другой цели, кроме помощи. Это встреча с собой помогающим и честный ответ на вопрос самому себе — что я тут делаю, как я на это реагирую? Что я чувствую, глядя на человека в вегетативном состоянии? Там не нужно работать на результат, не нужно ни с кем соревноваться и что-то доказывать, там основной вызов — как ты к этому относишься?
Естественно, с ними много разговаривают взрослые. Поэтому когда я слышу про волонтерские детские движения, я к этому очень хорошо отношусь — естественно, при условии наличия умных взрослых. Это одна из самых мощных форм ценностного развития в школе.
