Почему я не помню елки и мандаринов на Новый год
- Мам, - спросил сын перед сном. - А ты любишь Новый год?
- Конечно, разве есть люди, которые не любят праздники?
- А расскажи, как ты праздновала Новый год, когда была маленькая?
Как все? Ёлка, мандарины?
- Да, - киваю я. - Как все.
И молчу.
Я очень хорошо помню свое детство. Некоторые моменты так отчетливо, что даже страшно.
Я помню, как вздрогнула, когда полезла за конфетами, трогать которые мне запретили, потому что "это не Новый год", и была окликнута бабушкой.
Помню, как вприпрыжку бежала за дедусей по коридору, который казался мне, маленькой, очень длинным, спотыкаюсь и больно-пребольно удаляюсь плечом.
А вот я сижу в ванной и смотрю на окошечко под потолком, которое ведет в кухню. На кухне бабуся что-то вкусное печёт, и я знаю, что сейчас выйду из ванной и первая попробую вкусноту, и мне так хорошо, так тепло и вкусно...
Я помню эти зарисовки так явно, будто смотрю фильм, в котором снималась только вчера.
У меня мурашки от испуга, когда я ворую конфеты; у меня "болит" несуществующий синяк на плече; или я наяву слышу запах выпечки и пытаюсь понять: плюшки или хворост?
Но вот почему-то я совершенно не помню ёлки. Ни одной. Хотя по идее их там, у дедуси и бабуси, должно было быть как минимум 13 (пока я не переехала в Москву), из которых хотя бы 10 я должна была запомнить.
Почему так? Где мой Новый год? Почему он растворился в памяти, будто не было его, ни одного...
Я спрашиваю свою двоюродную сестру - там, в детстве, мы, одногодки, все праздники встречали вместе:
- Ты помнишь?
- Да, конечно, - кивает сестра. - Помню.
- Ёлка была, мандарины, салаты? Все было?
- Было, конечно!
Как же так... Почему я не помню...
Как только я вспоминаю зиму, память сразу бросается меня к одной-единственной картинке. Всегда. Вспоминать ее почему-то очень... холодно.
Мне - лет 9. Может, 10. Зима. Вечер. 31 декабря. Уже темно, горят сливочные фонари, идёт пушистый снег. Люди спешат домой встречать Новый год.
Я смотрю в окно. Мы живем на пятом этаже, и из окна у нас видна крыша магазина "Тысяча мелочей". Там, на крыше, на брошенном ящике для инструментов сжался Блэк.
Блэк - это черный дворовый котенок. Любимец всех детей во дворе. Мы все его подкармливаем уже почти месяц. Он живет где придется. Часто ночует на этой крыше. Смотрит в чужие тёплые окна и мёрзнет.
Сегодня мы с сестрой носили ему суп. Куриную лапшу. Он ел в подъезде, смешно лакал бульон маленьким красненьким язычком.
А потом мы ушли домой, в тепло. А он пошел на крышу. Под проливной снег. Встречать Новый год.
Мы с сестрой смотрим в окно, распластав ладошки по стеклу. Мы заплаканные. По-моему, мы даже наказаны, несмотря на праздник.
Прибежав домой с пустым лотком из-под супа, мы в очередной раз стали канючить и просить бабушку и дедушку разрешить взять котенка себе. Ну пожа-а-а-а-луйста. Ну хотя бы на одну новогоднюю ночь!
- Тысячу раз уже говорили вам! Нет! Знаешь, сколько грязи от котов, он сейчас метить все будет, мебель драть, ковры, провоняет всю квартиру! Нет! И еще раз нет!
- Мы будем убирать, следить, мы приучим к лотку, - хнычем мы с сестрой. - Ничего не будет, ни грязи, ни шерсти...
- Да кому вы врете! Через неделю наиграетесь, а дальше мне скинете. Я сказала "нет", - бабуся непреклонна. - Только котов мне тут не хватало. Не трепите нервы.
- Опять скандал? - ругается дедуся. - Бабушку довели, вон валерьянку пьет! Ни стыда не совести! А ну брысь к себе...
Мы поняли, что нет. Что Блэк не будет жить с нами. Давно уже поняли. Просто на улице мороз. Минус 18. Если Блэка взять на руки, он все время дрожит.
Мы с сестрой понуро смотрим в окно. За стеклом, в темноте, прикреплен и освещен градусник, шкала на котором предательски ползет вниз.
Уже минус 20, а это еще даже не ночь. Значит, ночью будет еще холоднее.
Почему-то дальше я никогда не вспоминаю. Больно. И холодно. Я сбегаю из этих воспоминаний.
Сейчас я сама мама. И у нас есть кошка. И я учу детей любить и заботится о ней, потому что нельзя научить любить - в теории. Любить можно только на практике: согреть, обнять, накормить, спасти.
А тогда... Надо вспомнить, чем все закончилось...
Помню, у меня текут слезы. Я вижу этот комок шерсти на ящике, сжавшийся, спрятавший лапки под себя. Блэк сидит под снегом и из черного котенка давно превратился в белого.
- А ну-ка отлипли от окон! - велит дедушка.
Мы с сестрой покорно садимся на диван и смотрим телевизор, но я все равно вижу Блэка. Не могу о нем не думать.
Я иду в прихожую - там телефон - и набираю номер подруг, сестёр Нади и Кати. Они обещали поговорить с родителями: вдруг те разрешат Блэка взять домой.
- Нет, - печально говорит трубка голосом Нади. - Нельзя.
- Ты говорила, что просто на одну ночь?
- Да.
- А про мороз говорила?
- Они знают про мороз.
- А про...
- Оль, нас с Катькой наказали за то, что мы "все нервы вытрепали с этим котом"!
- И нас тоже, - вздыхаю я и кладу трубку.
- Сейчас будем провожать Старый год, - говорит дедуся весело. - Садитесь все за стол.
Мы садимся.
У меня нет аппетита и настроения. Я не могу смотреть на стол, который ломится от еды, и на людей, которые сидят в тепле, в то время как там, в холоде замерзает маленький черненький котенок. Который никому не помешает.
Я вздрагиваю от звона бокалов, взрослые смеются, что-то обсуждают. По телевизору идет "Голубой огонёк". Одно слово - праздник.
Я смотрю в одну точку. В окно.
- Так, вот вы, обе, сколько можно своими лицами нам нервы трепать? - вдруг дедушка ударил кулаком по столу.
Я вздрогнула, обернулась на сестру. Она тоже понуро смотрела в окно.
- Да что с ними делать, - вздыхает бабуся.
- Ну пусть что ли заберут этого кота. Сил никаких нет уже... До завтра хотя бы... Замерзнет же...
- Правда? - мы с сестрой вскакиваем, синхронно роняя табуретки. - Правда можно?
- Давайте, бегите, как раз полчаса до Нового года, - говорит дедуся, махнув рукой.
- Спасибо! Спасибо! Мы мигом, - мы с сестрой срываемся с места, застреваем в проёме двери, на ходу напяливаем шапки, забываем шарфы, запрыгиваем в сапоги, хватаем куртки и, ещё не веря своему счастью, несемся вниз, пешком, перепрыгивая ступеньки.
Я почему-то плачу, но это уже от счастья, слезы такие хорошие, добрые, плачу-и-смеюсь, только бы успеть, только бы обнять, прижать к себе замерзающее тельце Блэка...
Мы выбегаем на мороз, распахнутые, толком не одетые, несёмся к крайнему подъезду: там, если поставить друг на друга три ящика, можно влезть на крышу магазина "Тысяча мелочей".
Мы подбегаем к крыше, судорожно ставим ящики друг на друга, я подсаживаю сестру, а она потом помогает залезть мне.
Тут мы видим, что к нашим ящикам бросаются еще две тени, которые при ближайшем рассмотрении превращаются в сестер Надю и Катю.
- Разрешили! Разрешили! - кричат они, задыхаясь от бега и мороза. - Разрешили забрать Блэка!
- И нам разрешили!
- Мы своих довели...
- А мы - своих! - будто хвастаемся мы, протягивая руки девчонкам, вытаскиваем их на крышу, и вчетвером бежим к тому ящику, на котором ждёт нас Блэк...
Даже не думаем, как будем его делить.
Но его нет... Ящик пуст. Мы переворачиваем ящик, ищем котенка, бегаем по крыше, зовем... Нет, нет его.
Мы плачем. Все четверо. Нам кажется, что случилось самое худшее.
Мы, все четверо, забыли варежки, греем руки своим дыханием и рыдаем в голос.
Где ты, Блэк?
Я задираю голову и вижу, как из окна нам машет дедуся. Мол, быстро домой.
Нет так нет.
Мы понуро бредём к ящикам, по которым залезли на эту крышу, спрыгиваем вниз, бегаем по двору, пока окончательно не замерзаем, и разбредаемся по подъездам, даже не поздравив друг друга с Новым годом.
Как же так, Блэк?
Мы с сестрой входим в наш подъезд. За нами хлопает, ухнув, входная дверь. Состояние - хуже некуда. Будто не праздник, а похороны.
Вдруг на лестничной клетке нам под ноги бросается темный комок...
Блэк! Это ты? Ты! Блэк! Ура!
Мы же сегодня кормили его супом прямо здесь, он, наверное, проголодался и пришел сюда, на вкусные запахи, погреться!
Мы хватаем котенка на руки, отбираем друг у друга, он насквозь мокрый, дрожит, начинаем его гладить и целовать в холодный нос.
- Бежим домой, а то уже Новый год, - торопит сестра.
Вбегаем в квартиру, веселые, заплаканные, счастливые, все трое, сестра заматывает малыша в теплое полотенце, а я остаюсь в прихожей и торопливо набираю сестрам.
- Он нашелся, Надя! Он у нас! Сам пришёл! Да-а-а! Уже в тепле, вон курочку ест! И вас, и вас с Новым годом!
В это время бьют куранты, взрослые кричат "Ура!", и я громче всех кричу "Ура!", хлопаю в ладоши и бегаю всех обнимать, а потом почему-то ем оливье прямо из большой салатницы.
Я такая счастливая! Смотрю, как сестра кутает Блэка, прячет его от фейерверков, а он пугливо выглядывает из мохнатого полотенца: любопытно же!
И сестра целует малыша, прижимает к себе, пытается накормить (а он объелся уже), а я... А я засыпаю, вот почему-то засыпаю, перенервничала что ли, или просто поздно - обычно же в 9 спим. Всё плывёт перед глазами... Спать хочется.
Слышу, как меня переносят на мою кровать, чувствую, как с сонной меня снимают свитер, и я падаю в подушку лицом, и бормочу что-то про с Новым годом и про хорошие приметы.
А утром зато я проснулась первая. На моей кровати, рядом с подушками спал Блэк. Я вскочила, взбудораженная и счастливая. Блэк с нами!
И он вскочил. Проснулся, потянулся. И мы с ним тихо, чтобы никого не разбудить, пошли в комнату. То есть он пошёл, а я за ним кралась - так интересно наблюдать за котом у себя дома, так здорово!
И вот он, обнюхивая всё на своем пути, проходит кухню, вот минует шкафчик, где я воровала конфеты, вон коридор, где я ударилась плечом, вот проходит дверь в ванную, входит в комнату, где был праздничный стол, обходит его и...
И начинает играть с шариком, который висит на... ёлке! Помню! Я помню ёлку! У дивана стояла, в ведре! И звезду на ее верхушке помню! Красную, как будто леденец!
Иногда память услужливо прячет от нас болезненные воспоминания, а ведь за ними может быть спрятано и настоящее счастье!
Вечером я в подробностях рассказываю эту историю сыну.
- А что дальше было с Блэком?
- Он так и остался у нас. В него невозможно было не влюбиться, и нам разрешили его оставить. Бабуся и дедуся его полюбили. Так и жил с нами.
- Здорово. А при какой температуре замерзают кошки?
- Ну, я не знаю, ты как скажешь что-нибудь, - смеюсь я и целую его в лоб. - Спи давай.
И сын засыпает, укутавшись в одеяло, и счастливо обнимая свою любимую кошку Ладошку, которую заботливо накрыл одеялом, чтобы не замёрзла.
